Согласно «Деянием апостолов», преследовавшему христиан Савлу на пути в Дамаск явился в лучах небесного света Христос. Ослепленный Савл упал с лошади, а три дня спустя прозрел и крестился, приняв имя Павел. Йорданс несколько раз обращался к этому сюжету, в частности, исполнил в 1647 году алтарную композицию для одного из монастырей в окрестностях Антверпена. Эрмитажный рисунок представляет собой серьезно переработанный и измененный вариант композиции этой несохранившейся картины.
Исследователи единодушно относят исполнение листа к середине 1660-х годов, считая одной из последних известных нам собственноручных графических работ Йорданса. В рисунке часто видят явные признаки утраты стареющим художником твердости руки и верности глаза. Нельзя не заметить, однако, что, несмотря на схематизм обрисовки фигур, пространственную неясность и нарушения пропорций, мастер достигает впечатляющего результата. Йордансу в полной мере удается создать атмосферу грозного, сверхъестественного явления. Вспышка света, в которой возникает фигура Христа, кажется эпицентром какого-то мистического взрыва, расшвырявшего толпу гонителей истиной веры и повергшего их ниц. Есть нечто захватывающее в тревожной игре пятен света и тени, в динамическом единстве вовлеченных в своеобразный водоворот человеческих тел и лошадиных крупов. Лист ясно демонстрирует, что, даже когда силы стали ему изменять, художник не утратил ни творческой фантазии, ни живого художественного темперамента.
Исследователи единодушно относят исполнение листа к середине 1660-х годов, считая одной из последних известных нам собственноручных графических работ Йорданса. В рисунке часто видят явные признаки утраты стареющим художником твердости руки и верности глаза. Нельзя не заметить, однако, что, несмотря на схематизм обрисовки фигур, пространственную неясность и нарушения пропорций, мастер достигает впечатляющего результата. Йордансу в полной мере удается создать атмосферу грозного, сверхъестественного явления. Вспышка света, в которой возникает фигура Христа, кажется эпицентром какого-то мистического взрыва, расшвырявшего толпу гонителей истиной веры и повергшего их ниц. Есть нечто захватывающее в тревожной игре пятен света и тени, в динамическом единстве вовлеченных в своеобразный водоворот человеческих тел и лошадиных крупов. Лист ясно демонстрирует, что, даже когда силы стали ему изменять, художник не утратил ни творческой фантазии, ни живого художественного темперамента.