Как из тумана, из небытия, из военного прошлого проступают две фигуры женщин у стола. На нем − военных лет натюрморт, написанный с большим мастерством и блеском: отливает золотистым лук, отсвечивает медью ручка стола, холодным мерцает большой кухонный нож, белеет фаянсовая миска с сырой картошкой.
За домашней работой две немолодые женщины, видимо, уже не первый раз вслух перечитывают письмо с фронта. Та, что его читает, взволнована: сняла платок с головы, набросила на плечи. У нее темно-каштановые волосы, маленькая скромная сережка в ухе, приятные черты лица. Но если внимательно всмотреться в женщин, то письмо, скорее всего, получила от внука, та, что постарше. Она сидит к зрителю лицом в центре стола.
Ей лет шестьдесят, а то и семьдесят, именно у нее может быть внук на фронте. Ее круглая голова туго повязана серым ситцевым платочком, правая рука придерживает крынку, очевидно, с молоком. Возможно, она молочница и принесла небольшой глиняный горшочек с молоком. Завязка сюжета состоит в том, что умеет читать, видимо, та женщина, что помоложе. А пожилая — с молоком наивно и добродушно ее слушает. Обе радуются письму. У той, что помоложе и что читает письмо на загорелой щеке показалась слеза радости. А, возможно, и печали, и тяжелого воспоминания, так как на комоде, в глубине комнаты на кружевной салфетке виден в рамочке мужской портрет.
С какой тонкостью перед нами разыграна драматическая сценка, всматриваясь и разгадывая ее детали, мы невольно приобщаемся к ней. Становимся едва ли не участниками тех лихих лет, учимся не только улавливать акценты, но и психологически, душевно каждой из женщин сопереживать. Как и чувствовать мягкий и золотистый свет, что просачивается сквозь невидимое окошко в полумрак простой комнаты. Судя по всему, это полуподвальное помещение. Свет робко скользит по лицам женщин их скромной одежде, столу. Дарит надежду… Заставляет чувствовать красоту незамысловатого военного быта, трогательность милых женских лиц, «драгоценность» их ветхих одежд.
За домашней работой две немолодые женщины, видимо, уже не первый раз вслух перечитывают письмо с фронта. Та, что его читает, взволнована: сняла платок с головы, набросила на плечи. У нее темно-каштановые волосы, маленькая скромная сережка в ухе, приятные черты лица. Но если внимательно всмотреться в женщин, то письмо, скорее всего, получила от внука, та, что постарше. Она сидит к зрителю лицом в центре стола.
Ей лет шестьдесят, а то и семьдесят, именно у нее может быть внук на фронте. Ее круглая голова туго повязана серым ситцевым платочком, правая рука придерживает крынку, очевидно, с молоком. Возможно, она молочница и принесла небольшой глиняный горшочек с молоком. Завязка сюжета состоит в том, что умеет читать, видимо, та женщина, что помоложе. А пожилая — с молоком наивно и добродушно ее слушает. Обе радуются письму. У той, что помоложе и что читает письмо на загорелой щеке показалась слеза радости. А, возможно, и печали, и тяжелого воспоминания, так как на комоде, в глубине комнаты на кружевной салфетке виден в рамочке мужской портрет.
С какой тонкостью перед нами разыграна драматическая сценка, всматриваясь и разгадывая ее детали, мы невольно приобщаемся к ней. Становимся едва ли не участниками тех лихих лет, учимся не только улавливать акценты, но и психологически, душевно каждой из женщин сопереживать. Как и чувствовать мягкий и золотистый свет, что просачивается сквозь невидимое окошко в полумрак простой комнаты. Судя по всему, это полуподвальное помещение. Свет робко скользит по лицам женщин их скромной одежде, столу. Дарит надежду… Заставляет чувствовать красоту незамысловатого военного быта, трогательность милых женских лиц, «драгоценность» их ветхих одежд.