История этой картины непростая. Картина началась гораздо раньше, до того, как возник сюжет этой картины. В 1995 году был у меня картон, который превратился в эскиз.

Об картон сначала вытирались мастихины. Много там было всякой мешанины, краски. Однажды я этот картон увидел, немного с ним поработал, и возник этот эскиз, к которому я тогда же прицепил название «Сотворение мира».

Картон довольно невнятный, я про эскиз, довольно сумбурный. Но тогда я увидел в нем вот эту главную центральную часть, это красное полотнище, с этими линиями, тенями.

Черное и красное меня всегда очень волновало. И я тогда еще понял, что тут зарыта очень серьезная работа. Этот светящийся алый цвет с черными тенями. Ну, а дальше труд был, длинный, многолетний. Нужно было сформировать все остальные вещи, которые я лишь угадывал под слоями краски в эскизе, в этих линиях, пятнах.

Я чувствовал, что там что-то есть. Основная здесь идея, все персонажи,

все визуальные и фигуративные части этой картины, которые можно с чем-то ассоциировать, так или иначе несут идею непрерывного конфликта.

Возьмем, например, Адама и Еву. Они уже находятся в состоянии конфликта.

И так абсолютно здесь все. Борьба всего со всем. Вот фигура богини войны Белонны.

Здесь, например, каска кайзера и, я не знаю как называется головной убор у католический монахинь. Здесь я тоже попытался столкнуть эти две вещи. Потому что абсолютно любое явление двойственно по природе. Оно несет в себе семена взаимно противоположные,

действия взаимно противоположные. Собственно, за счет этого, я думаю, мир существует. Там, где нет конфликта, там все замирает, останавливается.

А здесь непрерывно рождается этот мир.

Один из главных персонажей этой картины — древо жизни. Расцветает и умирает постоянно. Сохнет, гибнет и вновь рождается.

Само рождает новую жизнь, спасает себя. Постоянно умирает и должно постоянно возрождаться вновь, давать новые побеги взамен старых, давать новые листья взамен истлевающих. Оно как может сражается за своих детей, одновременно сражаясь и за себя. Я в своей работе испытываю колоссальное сопротивление холста, сопротивление материала.

В чем сопротивление? Вот здесь я бы вспомнил, наверное, боюсь показаться нескромным… У Смоктуновского была похожая тема, не получил профессионального образования, поэтому он тоже испытывал, насколько я понимаю, такое же сопротивление материала профессии. В начале работы над каждой ролью он выбешивал всю труппу, потому что он перебирал свои актерские инструменты просто до бесконечности. Пока находил точку.

Это дает ответ на вопрос: «Почему картина так долго писалась?»

Иногда я откладывал картину надолго, потому что не понимал куда она движется. В какую сторону? Как решить ту или иную визуальную задачу?

Какой создать контекст? Ну и просто сопротивление материала. Я не мог долго написать ни этот берет, ни этот шелк. Я не умел это писать, поэтому картина откладывалась. Это переписывалось, зашкуривалось, снова писалось и так далее, до бесконечности порой. Легко посмотреть, какие места были написаны сразу, какие писались долго. Достаточно посмотреть на просвет картину с обратной стороны, и сразу будет ясно, где краски прозрачные, где штукатурка в 60–70 слоёв краски. Поэтому картина откладывалась, порой в дальний угол, доставалась оттуда иногда через год, через два.

Я на нее смотрел и снова засовывал назад, потому что я понимал, что не могу пока двигаться дальше. Но в какие-то моменты случались прорывы. Вдруг получалось. Вообще, у меня только сейчас начинает получаться написать то, что я хотел написать еще 20 лет назад, но не мог. Меня часто спрашивают, к какому художественному стилю относятся мои картины. Я не знаю к какому стилю. Искусствоведы знают лучше. Сюрреализм, символизм, мистицизм, еще что-то. Возможно. Может быть это символизм, может быть это еще какой-то -изм.

Но вот этот элемент, это чистый сюрреализм. Вот это красное светящееся пятно с этой нервной линией, это тот сюрреализм, который роднит меня с Дали… Сюрреализм Дали, а я отталкиваюсь от этого персонажа, потому что, еще раз повторюсь, что отличает меня от сюрреалистов: сюрреалисты — это я.

Тот сюрреализм, который я называю сюрреализмом Дали, находится в основном в ранних его работах. И когда я впервые это увидел, я понял, что эти элементы рождают страшные, особой силы волнения в душе.

Я сразу понял, что мы с Дали в детстве видели одни кошмары, одинаковые сны смотрели. Эти сны я уже порядком забыл, но, когда я вижу эти элементы, они рождают во мне те детские ощущения, которые я видел в своих снах.

И я понимаю, что мы одинаковые смотрели с ним сны. Вот вы утром проснулись, вы не помните, что вам снилось, но под впечатлением от этого сна вы находитесь порой целые сутки. И при этом вы не можете вспомнить, что было в этом сне, с чем связано то волнение, которое меня не оставляет в течении многих часов. Вот здесь такие вещи, которые очень трудно описать словами. И ноты цвета правильно поставлены, в правильном ритме, в правильной длительности, тональности. Их совместная комбинация рождает музыку. Это необъяснимое свойство музыки и музыки красок.

Я всегда стремился еще картинам дать эмоциональный стержень какой-то.

Эмоциональный стержень — это звучание красок, потому что краски для художника — это как ноты для композитора. Настоящий живописец с помощью магии цвета, владея красками, умел составлять их в выразительные цветовые аккорды, которые по сути от музыкальных ничем не отличаются. Для меня в этой картине вот это в данный момент это тональность, это звук, звучащий аккорд этой картины.

Это ее голос. А этим голосом она рассказывает какую-то историю. Но непосредственно музыка воспринимается сердцем, душой, какими-то внутренними органами. Когда мы слышим какую-то музыку, нас это волнует.

Объяснить словами, почему нас эта музыка волнует, что в ней такого, почему другая не волнует. Даже ее запомнить не можешь, а она звучит с тобой всю жизнь.

Бетховен мог писать музыку, потому что он слышал ее. Как слепой художник может работать, я не представляю. Только скульптором.»

Сегодня эта картина оказывается пророческой.

На ней угадывается наша страна, сражение нашей цивилизации и западной.