Автолитография «Претензия» — работа из серии иллюстраций к повести «Записки из Мёртвого дома» Фёдора Достоевского.
Леонид Ламм родился в 1928 году в Москве. Серию работ по мотивам «Записок из Мёртвого дома» он создавал по воспоминаниям о собственном заключении. Три года художник провёл в тюрьме, будучи арестованным за политическую неблагонадёжность при попытке иммигрировать из СССР. В 1982 году Ламму удалось уехать в США.
В верхней части иллюстрации «Претензия» изображены два ряда мужских фигур с клеймом «КАТ» (так отмечали каторжных) на лицах. В центре иллюстрации — решётчатое окно, справа и слева от окна — человеческие фигуры. Сюжет проиллюстрированной сцены из «Записок» — каторжники пытались жаловаться властям острога на жуткую еду и быт в казармах.
Леонид Ламм родился в 1928 году в Москве. Серию работ по мотивам «Записок из Мёртвого дома» он создавал по воспоминаниям о собственном заключении. Три года художник провёл в тюрьме, будучи арестованным за политическую неблагонадёжность при попытке иммигрировать из СССР. В 1982 году Ламму удалось уехать в США.
В верхней части иллюстрации «Претензия» изображены два ряда мужских фигур с клеймом «КАТ» (так отмечали каторжных) на лицах. В центре иллюстрации — решётчатое окно, справа и слева от окна — человеческие фигуры. Сюжет проиллюстрированной сцены из «Записок» — каторжники пытались жаловаться властям острога на жуткую еду и быт в казармах.
В «Записках из Мёртвого дома» Достоевский писал: «Майор влетел злой, взбесившийся, красный, в очках. Молча, но решительно подошёл он к фрунту. В этих случаях он действительно был смел и не терял присутствия духа. Впрочем, он почти всегда был вполпьяна. Даже его засаленная фуражка с оранжевым околышком и грязные серебряные эполеты имели в эту минуту что-то зловещее. За ним шёл писарь Дятлов, чрезвычайно важная особа в нашем остроге, в сущности управлявший всем в остроге и даже имевший влияние на майора, малый хитрый, очень себе на уме, но и не дурной человек. Арестанты были им довольны. Вслед за ним шёл наш унтер-офицер, очевидно уже успевший получить страшнейшую распеканцию и ожидавший ещё вдесятеро больше; за ним конвойные, три или четыре человека, не более. Арестанты, которые стояли без фуражек, кажется, ещё с того самого времени, как послали за майором, теперь все выпрямились, подправились; каждый из них переступил с ноги на ногу, а затем все так и замерли на месте, ожидая первого слова или, лучше сказать, первого крика высшего начальства. Он немедленно последовал; со второго слова майор заорал во всё горло, даже с каким-то визгом на этот раз: очень уже он был разбешён. Из окон нам видно было, как он бегал по фрунту, бросался, допрашивал. Впрочем, вопросов его, равно как и арестантских ответов, нам за дальностью места не было слышно. Только и расслышали мы, как он визгливо кричал: — Бунтовщики!.. Сквозь строй… Зачинщики! Ты зачинщик! Ты зачинщик! — накинулся он на кого-то».