Графическое изображение — ваза с ягодой — размещено на листе обоев с геометрическим рисунком. Вообще Школьник не был первым, кто использовал обои в качестве фона. Пикассо вклеивал куски обоев в некоторые кубистические вещи начала 10-х годов. А в 1910 и 1913 году в России вышло два выпуска авангардного поэтического альманаха «Садок Судей», отпечатанных на обойных листах.
Но обои в композиции Школьника в некотором смысле радикальнее. На них нет цветочных узоров и орнаментов в духе рококо. Напротив — только конструктивистская решетка из разноцветных линий.
Современному зрителю сложно отвлечься от концептуальной насыщенности этой решетки. Прежде всего, она — реди-мейд. Потом — её геометрия напоминает не только об опытах конструктивистов, но и об абстракции неопластицизма, о композициях Пита Мондриана, известного голландского авангардиста. В регулярности линий есть нечто от минималистской эстетики. А если в воображении исключить из работы изображение вазы, то вовсе получится концептуалистский опус в лучших традициях середины XX века.
Мы не знаем, что именно заставило автора рисовать на обоях. Поводом, вероятно, был случай. А вот более фундаментальной причиной — ощущение тотального присутствия самой плоскости, чувство пульсации белого, переживание своего рода неделимого тела картины, пронизывающего все изображенные предметы. Этот абсолютный фон по-своему агрессивен — ведь он растворяет в себе, делает невидимыми и зыбкими предметы — и столешницу и посуду. Рисунок на обоях фиксирует этот момент мерцания фигур, их исчезновения и появления.
Но обои в композиции Школьника в некотором смысле радикальнее. На них нет цветочных узоров и орнаментов в духе рококо. Напротив — только конструктивистская решетка из разноцветных линий.
Современному зрителю сложно отвлечься от концептуальной насыщенности этой решетки. Прежде всего, она — реди-мейд. Потом — её геометрия напоминает не только об опытах конструктивистов, но и об абстракции неопластицизма, о композициях Пита Мондриана, известного голландского авангардиста. В регулярности линий есть нечто от минималистской эстетики. А если в воображении исключить из работы изображение вазы, то вовсе получится концептуалистский опус в лучших традициях середины XX века.
Мы не знаем, что именно заставило автора рисовать на обоях. Поводом, вероятно, был случай. А вот более фундаментальной причиной — ощущение тотального присутствия самой плоскости, чувство пульсации белого, переживание своего рода неделимого тела картины, пронизывающего все изображенные предметы. Этот абсолютный фон по-своему агрессивен — ведь он растворяет в себе, делает невидимыми и зыбкими предметы — и столешницу и посуду. Рисунок на обоях фиксирует этот момент мерцания фигур, их исчезновения и появления.