Осенью 1905 года Ефим Честняков возвратился из Петербурга на родину, в кологривскую деревню Шаблово. Пять лет провел он в столице, посвятив это время изучению искусств и постижения тонкостей наук художественных. По приезде домой он имел намерения серьезно трудиться на пользу землякам. В дорожных вещах художника среди прочего имелся аппарат английского производства ящичного вида с магазином кассет на 12 кадров, размером 9×12 см. При желании камера легко превращалась из съемочной в досмотровое устройство. В нем зритель видел картину, давшую «эффект перспективы и рельефности», что было очень полезно Честнякову как живописцу. Отснятые пластинки для обработки можно было отнести за небольшую плату в любой столичный магазин, торгующий фотографическими принадлежностями.

Получив в Петербурге некоторые знания в светописных делах, в родном Шаблове Ефим Честняков продолжил делать стереоскопические «слепки» с людей; «девонек и парнеков, баушек и дедушек, мужиков и баб», светописал двуглазой коробкой в избах, запечатляя повседневную деревенскую жизнь изнутри. С помощью фотоаппарата Честняков исполнил самые замечательные кадры своего собрания, где, как и в живописи, большее место занимают групповые портретные работы: «Крестный ход в деревне Шаблово», «Крестьянская семья» и другие. На фотографиях, выполненных Честняковым, его земляки редко улыбаются, чувствуется что к фотографированию они относились со всей серьёзностью. В годы первой мировой войны светописные занятия Честнякова прекратились — не стало фотопродуктов.

В архиве Ефима Васильевича Честнякова сотрудники музея обнаружили неиспользованную коробку с пластинками в фабричной упаковке. По причине отсутствия материалов в советское время Честняков оставил занятия светописью навсегда. Подтверждает это письмо-черновик к писателю Ивану Касаткину, написанное в 20-е годы. Из письма следует, что Иван Михайлович просит прислать фотографии с работ. Честняков, который не мог сам исполнить снимки, предполагает «заполучить в гости фотографа Вас-ва», но тут же оговаривается: «Пешком, верно, он не пойдет — от меня же подвода, редьки с квасом в гостях кушать, верно, тоже не будет, и мне неловко, что нечем больше попотчевать».