Сергей Есенин познакомился с Анной Ахматовой в 1915 году: 25 декабря поэта привез в Царское Село Николай Клюев, еще один представитель новокрестьянского направления в русской поэзии. Поэты читали друг другу свои стихи, разговаривали. Когда расставались, Николай Гумилёв подписал и подарил Есенину книгу «Чужое небо», а Анна Ахматова — поэму «У самого моря». На первом листе публикации черными чернилами рукой поэтессы написано: «Сергею Есенину — Анна Ахматова память встречи. Царское Село. 25 декабря 1915». Эти страницы долгое время хранились у сестры Сергея Есенина — Екатерины.
Георгий Адамович назвал эту поэму Ахматовой «торжеством ее таланта». «Сохранив прежний стиль, прежние слова, она доводит свой трепещущий лиризм до крайнего напряжения», — писал поэт.
Позже она так рассказывала о первой встрече с поэтом Александру Ломану: «Вот сейчас, глядя на этот портрет, я невольно вспоминаю те, теперь уж далекие времена. Именно таким приезжал Есенин ко мне в Царское Село в рождественские дни 1915 года… Читал он великолепно, хоть и немного громко для моей небольшой комнаты. Те слова, которые, он считал, имеют особое значение, растягивал, и они действительно выделялись. Читая, Есенин был еще очаровательнее. Иногда он прямо смотрел мне в глаза, и в эти мгновения я чувствовала, что он действительно „все встречает, все приемлет“, одно тревожило, и эту тревогу за него я так и сохранила, пока он был с нами, тревожила последняя строка „Я пришёл на эту землю, чтоб скорей ее покинуть“. Я чувствовала его искренность и верила ему, когда он прочел: „Тебе одной плету венок, цветами сыплю стежку серую. О Русь, покойный уголок, тебя люблю, тебе и верую“».
Впоследствии отношение Ахматовой к более поздней лирике Есенина изменилось. По словам Лидии Чуковской, в 1925 году она дала крайне недоброжелательную характеристику стихам Есенина: «Я только что его перечла. Очень плохо, очень однообразно и напомнило мне нэповскую квартиру: еще висят иконы, но уже тесно, и кто-то пьет и изливает свои чувства в присутствии посторонних».
После гибели поэта в 1925 году Анна Ахматова посвятила стихи его памяти:
Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безбольно догореть,
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.
Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.
Георгий Адамович назвал эту поэму Ахматовой «торжеством ее таланта». «Сохранив прежний стиль, прежние слова, она доводит свой трепещущий лиризм до крайнего напряжения», — писал поэт.
Позже она так рассказывала о первой встрече с поэтом Александру Ломану: «Вот сейчас, глядя на этот портрет, я невольно вспоминаю те, теперь уж далекие времена. Именно таким приезжал Есенин ко мне в Царское Село в рождественские дни 1915 года… Читал он великолепно, хоть и немного громко для моей небольшой комнаты. Те слова, которые, он считал, имеют особое значение, растягивал, и они действительно выделялись. Читая, Есенин был еще очаровательнее. Иногда он прямо смотрел мне в глаза, и в эти мгновения я чувствовала, что он действительно „все встречает, все приемлет“, одно тревожило, и эту тревогу за него я так и сохранила, пока он был с нами, тревожила последняя строка „Я пришёл на эту землю, чтоб скорей ее покинуть“. Я чувствовала его искренность и верила ему, когда он прочел: „Тебе одной плету венок, цветами сыплю стежку серую. О Русь, покойный уголок, тебя люблю, тебе и верую“».
Впоследствии отношение Ахматовой к более поздней лирике Есенина изменилось. По словам Лидии Чуковской, в 1925 году она дала крайне недоброжелательную характеристику стихам Есенина: «Я только что его перечла. Очень плохо, очень однообразно и напомнило мне нэповскую квартиру: еще висят иконы, но уже тесно, и кто-то пьет и изливает свои чувства в присутствии посторонних».
После гибели поэта в 1925 году Анна Ахматова посвятила стихи его памяти:
Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безбольно догореть,
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.
Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.
