Люлька хранилась в семье соседей Есениных и была подарена музею в 1981 году. В этой колыбели качали маленького Сергея, а потом и его сестер — Катю и Шуру. В черновиках к автобиографии Есенин писал, что у него было «детство такое же, как у всех сельских ребятишек».
«Стихи начал слагать рано. Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад», — вспоминал поэт.
Поэт гордился своим крестьянским происхождением: «И это я! Я, гражданин села, // Которое лишь тем и будет знаменито, // Что здесь когда-то баба родила // Российского скандального пиита».
Мария Дорожкина, жительница села Константиново, объясняла исследователю фольклора Елене Самоделовой, как делали детские люльки: «Делали такие палки, тут такие палки, а тут повесють эти, такие веревки или тама мешки. И пружины — к потолку подвесять. Вот она, пружина-то, и раскачивается, вот и качаешь в люльке. Потом там обшивали ее. Ее обошьють, там матрасик у него — он и в люльке-то лежить. Обшивали материалом: вот так вот обошьють, вот он так вот и будеть там лежать».
Чтобы закрепить люльку, в матицу (так называется бревно, служащее опорой для потолочных досок) крепко вбивали кольцо, к которому крепилась колыбель. Главным достоинством таких люлек была возможность подвесить их не только в доме, но и в поле или в лесу.
В книге «Антропологическая поэтика С.А. Есенина» Самоделова пишет: «Образ первой детской кроватки является весьма значимым для творчества Есенина и обозначается разными лексемами, словосочетаниями и описательными оборотами: это ясли и мужичьи ясли с пологом, зыбка, колыбель».
Зыбку Есенин упоминает в некоторых своих стихотворениях, например «О Матерь Божья…» («Пролей, как масло, Власа луны В мужичьи ясли Моей страны…»), и повести «Яр»: «В зыбке ворочался, мусоля красные кулачонки, первенец. — Ишь какой! — провел корюзлым пальцем по губам его Епишка. — Глаза так по-Степкину и мечут. Анна вынула его на руки и стала перевивать… — Что пучишь губки-то? — махал головой Епишка. — Есть хочешь, сосунчик? Сейчас тебе соску нажую».
Поэт гордился своим крестьянским происхождением: «И это я! Я, гражданин села, // Которое лишь тем и будет знаменито, // Что здесь когда-то баба родила // Российского скандального пиита».
Мария Дорожкина, жительница села Константиново, объясняла исследователю фольклора Елене Самоделовой, как делали детские люльки: «Делали такие палки, тут такие палки, а тут повесють эти, такие веревки или тама мешки. И пружины — к потолку подвесять. Вот она, пружина-то, и раскачивается, вот и качаешь в люльке. Потом там обшивали ее. Ее обошьють, там матрасик у него — он и в люльке-то лежить. Обшивали материалом: вот так вот обошьють, вот он так вот и будеть там лежать».
Чтобы закрепить люльку, в матицу (так называется бревно, служащее опорой для потолочных досок) крепко вбивали кольцо, к которому крепилась колыбель. Главным достоинством таких люлек была возможность подвесить их не только в доме, но и в поле или в лесу.
В книге «Антропологическая поэтика С.А. Есенина» Самоделова пишет: «Образ первой детской кроватки является весьма значимым для творчества Есенина и обозначается разными лексемами, словосочетаниями и описательными оборотами: это ясли и мужичьи ясли с пологом, зыбка, колыбель».
Зыбку Есенин упоминает в некоторых своих стихотворениях, например «О Матерь Божья…» («Пролей, как масло, Власа луны В мужичьи ясли Моей страны…»), и повести «Яр»: «В зыбке ворочался, мусоля красные кулачонки, первенец. — Ишь какой! — провел корюзлым пальцем по губам его Епишка. — Глаза так по-Степкину и мечут. Анна вынула его на руки и стала перевивать… — Что пучишь губки-то? — махал головой Епишка. — Есть хочешь, сосунчик? Сейчас тебе соску нажую».
