Одним из совершеннейших образов Л.В. Собинова критики называют Орфея в опере–трагедии К.В. Глюка «Орфей и Эвридика». Это был прекрасный спектакль Мариинского театра, в котором соединились сразу четыре высоких таланта: В.Э. Мейерхольд — режиссёр спектакля, А.Я. Головин, написавший декорации и создавший эскизы костюмов, М М. Фокин, поставивший танцы, и Л.В. Собинов, исполнивший партию Орфея.

Опера «Орфей и Эвридика» имеет две редакции. Премьера её состоялась в Вене 5 октября1762 годапод управлением композитора. Шла на итальянском языке и роль Орфея исполнял Гаэтано Гваданьи, мужской альт (кастрат). А в 1774 году Глюк, чтобы удовлетворить вкусы парижан, подготовил вторую редакцию — в ней партия Орфея была изменена и стала исполняться тенором, поскольку французские театры не прибегали к услугам кастратов. Парижская версия явилась основой для новых редакций, создававшихся на протяжении XIX века. Наибольшую популярность приобрела обработка Г. Берлиоза, в которой партия Орфея была приспособлена для контральто и предназначалась выдающейся испано-французской певице Полине Виардо-Гарсиа, которая утвердила именно эту редакцию.

Постановка оперы К.В. Глюка «Орфей и Эвридика» на сцене Мариинского театра была задумана ещё в 1908 году. К этому времени была прочно забыта традиция исполнения партии Орфея артистом-тенором. Оперу рассчитывали ставить в редакции Берлиоза, дирижёр спектакля Направник был сторонником именно этой редакции, и на роль Орфея планировалась Е.И. Збруева, ранее исполнявшая её в ученическом спектакле Московской консерватории. На эскизе костюма Орфея, выполненного Головиным, была его надпись «Для госпожи Збруевой». Но именно Головин стал «виновником» длительной и драматичной истории с выбором исполнителя главной партии, потому что позже отказался, как он выразился, «одеть» певицу в античный костюм из-за её неподходящей фигуры.

В поисках авторской редакции Глюка постановщики при участии чиновника особых поручений при дирекции театра — М.И. Терещенко — большого знатока и любителя музыки, взялись раздобыть подлинную партитуру глюковской оперы, чтобы доказать, что Глюк написал своего «Орфея» также и для тенора. Партитура находилась в Париже, за ней съездили и убедились, что партия Орфея была написана для тенора-альтино. После чего и режиссёр В.Э. Мейерхольд, и сценограф А.Я. Головин настояли на том, чтобы роль Орфея была предоставлена Л.В. Собинову.

Собинов прослушал оперу в обеих редакциях — в Италии с Марией Гай в роли Орфея и в парижской «Гранд-Опера», где главную роль исполнял тенор Муратор. В дирекцию императорских театров Собинов представил новый вариант, явившийся образцом глубокого творческого подхода к работе над вокальным образом. Он взял за основу французскую редакцию оперы, и транспонировал некоторые эпизоды партии Орфея, где встречаются чисто колоратурные пассажи.

Премьера оперы «Орфей и Эвридика» в Мариинском театре состоялась 21 декабря 1911 года, она вызвала споры, но никого не оставила равнодушным. Критики расходились в оценке спектакля, характеристике оперы и выбранной театром редакции. Но успех спектакля, по общему мнению, был чрезвычайный.

Обозреватель «Биржевых ведомостей» господин Коптяев писал: 

К сожалению, фотографий Собинова в образе Орфея, нет. Спектакль шёл только на сцене Мариинского театра, пребывание артиста в Петербурге всегда урезано было его графиком гастролей, съемки по разным причинам всё откладывались, да и спектакль шёл довольно редко.

Но есть рисунки, выполненные художницей Антониной Андерсон. Целая галерея рисованных портретов Собинова-Орфея, изданных в виде открыток, имеется в коллекции музея.

Зарисовки Андерсон дают достаточно яркое представление о том, какой это был шедевр искусства — Собинов-Орфей. Его классически прекрасная голова, кудри, лежащие как на бюстах Антиноя или Аполлона, лавровый венок на кудрях — всё это переносило зрителя в древние века. Необыкновенно выразительная пластика каждой позы артиста заставляла вспоминать самые лучшие образцы греческой скульптуры, столько было в них чистоты линий и общей законченности формы. По отзывам тех зрителей-современников, кому посчастливилось увидеть этот спектакль, Собинов был подлинным Орфеем, с идеальным лицом, освещённым лучистыми глазами, с совершенными движениями и таким пением, что главная идея мифа о могуществе песнопения не могла быть более убедительной и полноценной, как в этом «Орфее».

Современники называли этот спектакль «изумительным», с восхищением отзывались о декорациях, созданных для глюковской оперы художником Головиным.

С постановки этой оперы начинался петербургский период творческого союза режиссёра Мейерхольда и художника Головина, сотрудничавших ранее в Москве. Декорации Головина действительно были прекрасны. Сложно задуманные и требующие тонкой отделки, они исполнялись три года. В самых превосходных степенях писали и о балетных сценах. Изумление зрителей вызвала и заключительная сцена спектакля. 

Финальная картина — «Царство Эроса» — выглядела как апофеоз великолепного старинного парадного спектакля, как во времена Глюка: блистательная живопись и костюмы, балетная сюита и ликующий хор, каскады живой воды, гирлянды роз, голуби.

Тем более удивительно, что спектакль прошёл на сцене театра всего девять раз, последний –19 февраля 1913 года. В массовых сценах спектакля участвовало более двухсот человек, на изготовление декораций и костюмов были потрачены огромные средства, и при этом оказались поразительными какая-то хрупкость, зыбкость его существования. 

В статье, посвящённой этому спектаклю, доцент РГИСИ (Российский государственный институт сценических искусств) Н.П. Хмелёва отмечала, что он остался в истории театра великим событием, потому что выразил душу своего прекрасного и необратимо исчезающего времени не менее емко и точно, чем впоследствии «Маскарад» Мейерхольда и Головина — крах империи. Именно мгновенность этого времени, чувство ускользающей гармонии поэтически и печально отозвались в том величественном спектакле Мариинского театра.