Они хорошо были видны в щель между пальцами. Я всегда смотрю на них, когда у меня дурное настроение или, наоборот, хорошее. А это значит, что я смотрю на них чрезвычайно редко. По характеру я человек спокойный, и резкие перепады настроения меня не мучают, или не радуют, если разнообразие в настроениях — радость. Я смотрю на них так редко, что никогда не узнаю их. Мне постоянно кажется, что это не они, а другие, хотя я отлично знаю, что они и только они. Вокруг них бегает пес, так, никудышный, беспородный, дворняжий какой-то, вопреки их утверждению, как-то: мол, он порода, дворянин собачий, что где-то там, в секрете, лежат его данные: паспорта, медали, куча метрик или наград. Но, не все ли равно, что подтверждает его незаурядную родословную. А пес все равно беспардонный: тявкает, подвывает, шныряет назад и вперед неизвестно зачем. Это раздражает очень. Смотришь в щель, а он туда-сюда, туда-сюда. Тогда не выдержишь и сомкнешь пальцы. Глаза отдохнут, пальцы раздвинешь и опять смотришь. А они сидят на лавочке и беседуют. Старики глубокие. По вееру видно. Сейчас веером никто не пользуется, поэтому я и решила, что старики. Хотя возможно, что и сумасшедшие. Ведь куда гляжу? — через забор гляжу, а за забором обычно, кого держат? Вот именно, их, сумасшедших. Правда, для них я тоже за забором, но я-то нормальная. Я это точно знаю. И собака, может, их собственная, поэтому не кусается, хотя я уже говорила, что она мало похожа на собаку, которая знает, что кусать можно, кого должно, а кого и не следует. Меня не следует. Однажды, когда я просунула сквозь щель палец, эта тварь бросилась ко мне с вполне прочитываемым на морде желанием укусить. К счастью, я вовремя успела взвизгнуть, и она, поджав хвост, остановилась поодаль. Таким образом я спаслась. Подобным собакам замок на морду и кандалы на ноги, чтоб не смели ко мне подскакивать и пугать, когда я желаю в щель просунуть палец. Мой палец. Что хочу, то с ним и делаю. Если пожелаю быть укушенной, то смогу и сама себя укусить. В конце концов, только в этом и проявляется моя свободная воля. Когда я смотрю на них, они кажутся постоянно разными. Я прекрасно понимаю, что многое зависит и от погоды. В зависимости от погоды, они одеваются в разные одежды и обмахиваются разными веерами, под цвет, фасон и прочее своих нарядов. Поэтому и узнать их практически невозможно. Только чутьем. Нюхом. Каждый человек обладает своим запахом. Собственным запахом. Неповторимым. Кстати, в этом и проявляется индивидуальность человеческого большинства. При индивидуальном запахе каждого другой человек с достаточно развитым обонянием всегда узнает друга, то есть я хочу сказать, всегда узнает человека, которого уже раз нюхал. Конечно, для этого нужна тренировка с детства, но… любишь кататься — люби и саночки возить. Всегда, когда раздвигаю пальцы-забор, я вижу их, чувствую их. Чувствую их запах. И запах собаки тоже. Иногда, когда мне очень скучно, я окликаю их, и они начинают вертеть во все стороны головы, пытаясь меня найти. Но так как я не могу раздвинуть пальцы шире, чем могу, в эту щель помимо пальца пролазит только мой глаз, а они, разумеется, его видеть не могут, несмотря на то, что он у меня очень крупный. Когда-то давным-давно я все им объяснила, но они все равно вертят головой, когда я начинаю беседу. Возможно, не верят, а возможно, забывают, в общем приходится объяснять им по новой. И так каждый раз. Каждый раз я им все объясняю, так как не могу беседовать с людьми, у которых голова вертится, а когда, наконец, приходит их черед говорить, времени уже не остается, потому что мне все надоедает, и я смыкаю пальцы. Вот и сейчас мне уже надоело, так что — привет.